Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
…Они не расстались в тот день и впредь почти не разлучались, не считая коротких поездок комиссара Ковригина на продразверстку да Любиного недельного пребывания в роддоме, где и появился на свет юный Владимир Ковригин, названный в честь раненного врагами революции и уже смертельно больного вождя. Вскоре Бориса Ковригина перевели в Москву, на важную работу по линии Коминтерна, а Люба устроилась в библиотеку при райкоме. Происхождение ей простили за участие в подпольной революционной борьбе.
Казалось, все беды и несчастья миновали навсегда. Сын рос умным хорошим мальчиком, муж занимал ответственный пост, в уютной комнате горел абажур и скромно прятались за стеклом буфета тонкие старорежимные чашки – светлая память родителям и ее невозвратному, невозможному как сон детству.
Но мирным летом 1935 года грянула беда – единственный, родной ее Ковригин вдруг страстно влюбился в задорную хорошенькую комсомолку с подшефной фабрики и, сгорая от стыда и раскаяния, но нескрываемо ликуя синевой глаз, полных молодых страстей и желаний, ушел из Любиной жизни. И никто не мог сказать тогда сразу постаревшей Любови Дмитриевне, что горькое странное везение сберегло ее от надвигавшегося 37-го, когда комиссара расстреляют, как и всех прочих коминтерновцев, и молодая разлучница (а вовсе не бывшая жена) получит 15 лагерных лет по печально известной 58-й статье. Про библиотекаршу Тарновскую никто и не вспомнил, ее даже вскоре повысили в должности.
Первое время Любовь Дмитриевна очень боялась за сына, порывалась сменить ему фамилию, но так и не решилась, опасаясь привлечь к себе внимание. А потом началась война, Володю, к тому времени студента-второкурсника, призвали в армию, и никакая фамилия теперь не была важна, только бы вернулся живой и невредимый!
Надо ли говорить, что в свои юные годы Владимир уже познал горечь невезения. И плавал он неважно, и по воротам мазал, а к волейбольной сетке и вовсе не приближался в силу малого роста. В довершение, в кружке любителей поэзии, куда он по совету матери прилежно ходил с шестого класса, начисто забраковали все его стихотворные опыты, так что мечты об ИФЛИ пришлось оставить навсегда. С расстройства Володя подал документы в не слишком модный тогда технический вуз, и сразу был зачислен за очень короткое и оригинальное решение экзаменационных задач. Ни он сам, ни Любовь Дмитриевна, в силу полного незнания предмета проглядевшая блистательные способности сына в математике, конечно, не знали, что это просто набирает силу их потомственное везение.
Участие в войне тоже обернулось для Владимира сплошным огорчением. По дороге на фронт, не проехав и трети положенного пути, Ковригин слег с пневмонией, которая при всей своей банальности чуть не стоила ему жизни. Ничего удивительного, если вспомнить, что в те далекие времена антибиотики еще только вызревали в пробирках скромного лаборанта Флеминга. Болезнь осложнилась тяжелым нагноением легочной оболочки с поэтическим названием эмпиема, и вместо борьбы с немецкими захватчиками Володя почти полгода провалялся в тыловом госпитале с градусником подмышкой и противными режущими трубками, торчащими прямо из левого бока. Его даже хотели комиссовать, но молодость все же взяла свое, гной вытек, и трубки наконец исчезли, оставив на коже круглые втянутые рубцы. Кстати, эти рубцы вполне можно было выдать (например, любимой девушке) за боевые ранения, да еще в область сердца, но, к сожалению, Владимир совершенно не умел врать.
После выписки его признали ограниченно годным к воинской службе и как будущего инженера направили в отдаленную техническую лабораторию, связанную с разработкой нового оружия. Служба оказалась по-своему интересной, Володя, неожиданно для всех ввел остроумные и дельные изменения в уже готовые схемы, получил одобрение начальства и даже правительственную награду, но очень скромную, близко не дотягивающую до блистательных медалей нового сослуживца и друга Гриши Стороженко.
Гриша, заядлый сердцеед и коренной пролетарий, как и Володя, попал в лабораторию из госпиталя, но после настоящего боевого ранения под Сталинградом. К тому же на фронте был не рядовым бойцом, а политруком роты, и такая замечательная биография вызывала у беспартийного «сына врага народа» Ковригина искреннее восхищение. В свою очередь, Гриша быстро оценил непостижимый технический талант приятеля, а также его цепкую память, работалось с Ковригиным поразительно легко, Владимир радостно делился идеями и брал на себя самые сложные расчеты (и в том и другом Гриша был слабоват). Кроме того, руководство однозначно одобряло их дружбу, одним словом, «они сошлись – вода и камень…» и после победы решили не расставаться и продолжить учебу на одном факультете.
Как вы уже поняли, подобное решение оказалось разумным и плодотворным. Бывший политрук и герой войны вскоре после окончания вуза получил должность парторга управления и тут же предложил на должность ведущего, а потом и главного инженера старого товарища, который по его настоянию и рекомендации уже давно вступил в партию и убрал из автобиографии предателя-отца. В результате, к обоюдному удовольствию друзей, производственные задачи выполнялись успешно и в срок, а сам главный инженер всегда оставался в тени, предоставляя лавры парторгу.
Теперь, по мнению Гриши, оставалась самая малость – наладить Ковригину семейную жизнь. Конечно, в первую очередь он желал другу счастья, но и в райкоме намекали на неуместное для главного инженера положение холостяка, и собственная жена Тамара, сумевшая-таки обкрутить Гришу рождением ребенка и тут же закрепившая статус второй беременностью, так вот Тамара не выносила (как и любая нормальная жена) свободных друзей мужа и давно грозилась прекратить «все эти дружбы и кобелиные гулянья».
Ковригин и сам тяготился затянувшимся одиночеством, и Любовь Дмитриевна давно мечтала о внуке, но ничего путного в его романтической жизни не складывалось.
Главная беда заключалась в том, что Володе всегда нравились очень красивые девочки. И это при его росте и невыразительной внешности! Уже в школе он понял полную безнадежность своего положения. Еще хуже обстояло дело в кружке поэзии, где шумные молодые дарования были на голову выше него и в прямом, и в переносном смысле. Но наибольшее огорчение ждало нашего героя на первом курсе, когда он отчаянно и безнадежно влюбился в первую красавицу их группы, факультета да и, наверное, всего института Марину Рогозину.
Ничего подобного с Володей раньше не случалось. При одном появлении Марины вся жизнь вокруг обретала слепящие волшебные краски, непонятный восторг переполнял душу, но тут же накатывало ужасное отчаяние. Потому что любому пню понятно, что никогда, абсолютно никогда чудесная красавица не посмотрит на нелепого коротышку из своей же группы! Был бы он аспирантом или хотя бы выпускником! Володя тупо бродил за Мариной по коридорам института, заходил в буфет, даже стоял в очереди за пирожками, хотя и куска бы не смог проглотить в ее присутствии. Каждое утро он приходил к дверям вуза за час до занятий и, прячась за колонами, ждал появления знакомой фигуры в скромном темно-зеленом пальто, загораясь надеждой и умирая от ужаса, что Марина не придет. Была какая-то неизъяснимая прелесть в ее редком имени, длинной темной косе, прозрачных серых глазах, так что самые наглые парни терялись в присутствии Рогозиной, и признанные факультетские красавицы с их модными стрижками под Любовь Орлову безнадежно меркли. Но как был бы удивлен и потрясен восемнадцатилетний Ковригин, если бы узнал, что именно на него Марина смотрела с интересом и явной симпатией, потому что Володины поразительные успехи в учебе, а также особая, полная деликатности и достоинства манера общения с товарищами и преподавателями (вероятно, унаследованная от профессора Тарновского) казались ей необычайно привлекательными.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
